Хэнбери-Вильямс Дж. Николай II, каким я его знал. Январь 1915 г. — Официальный сайт Яны Седовой
Хэнбери-Вильямс Дж. Николай II, каким я его знал. Январь 1915 г.

Хэнбери-Вильямс Дж. Николай II, каким я его знал. Январь 1915 г.

Январь 1915 г.

2 января 1915. Петроград

Русский, которого я встретил во французском посольстве, был очень любезен ко мне, сказав, что русские видят во мне верного друга и что Император много говорит обо мне.

Пятница, 8 января 1915

Сегодня меня спросили, не хотел бы я посетить армии на варшавской стороне, и я, конечно, с радостью согласился. Поезда ходят плохо вследствие снежных заносов, и хотя мы должны были выехать в пять часов пополудни, мы задержались до обеда и оставались до девяти.

Японский генерал Оба и полковник Муханов[i], наш русский штабной офицер, сопровождали нас вместе с Лагишем и капитаном Ланглуа, французским офицером, присланным генералом Жоффром. Бельгийцы предпочли спокойно остаться здесь.

Выехали в 11 пополудни, и на следующее утро проснулись в сущем канадском буране. Ланглуа вчера утром заказал русскую форменную одежду у деревенского еврея-портного в 10 часов, и она была готова к пяти – так что можно представить, на что она была похожа.

Мы прибыли в Варшаву в полдень в слякоть и мокрый снег и направились прямо в Отель-Бристоль, где я нашел телеграмму из штаба с вопросом, не буду ли я возражать, если с нами поедет господин Стэнли Уошберн, представитель «Таймс»[ii].

В 7.30 мы обедали в польском «Егерском клубе»; я сидел рядом со своим старым другом М. Он порядком пожил в Германии и думает, что немецкие войска будут долго и упорно обороняться, но политико-экономические неурядицы, недостаток продовольствия, постепенное ощущение невыносимой военной ситуации и страшные потери, понесенные армией, могут вызвать крах в любую минуту. Он сказал мне, что русские испытывают большую нехватку снаряжения и что около месяца назад в Варшаву приезжал военный министр, чтобы посмотреть, как можно увеличить выпуск продукции на местных заводах, а ему ответили: «Если вы найдете уголь, мы обеспечим обработку», но немцы сожгли множество запасов угля, положив конец этому плану!

Мы засиделись допоздна, и я вернулся назад с моими французскими товарищами и Оба.

 

Воскресенье, 10 января 1015. Варшава

Мы встали рано утром 10-го, и как раз перед выходом я получил телеграмму из Англии относительно распространения новостей о русских успехах против турок на Кавказе и передал ее Великому Князю по возвращении.

Приготовления, как обычно, небрежны; поскольку мне сказали, что мы уедем на два-три дня, я собрал необходимый личный багаж и спустился вниз, где узнал, что мы вернемся сегодня вечером. Поэтому оставил Кэя и свой багаж; то же сделали остальные.

Мы поехали поездом в Гродиц. Приехали в 10 часов утра – этой мой третий визит сюда – и обнаружили, что штаб 2-й армии (генерала Смирнова)[iii] расположен в том же заведении «Дамский отдых и лечение», что и раньше. Войска Смирнова состоят из трех армейских корпусов: 2-го Сибирского, 4-го и 1-го.

Выехали на двух автомобилях в буран, совершенно как в Новой Англии, и слякоть. В одном автомобиле ехали Муханов и два француза, в другом японский генерал, Уошберн и я. Обычные плохие дороги под пронизывающим ветром, «шквалами» гнавшим снег через широкую плоскую степь. Мы завтракали по дороге, большей частью без чеснока.

Прибыли в штаб 1-го корпуса и ненадолго задержались, поскольку нам сказали, что мы ничего не сможем увидеть, если не останемся на ночь, что мы, конечно, решили сделать, хотя у нас не было багажа, даже зубных щеток. У меня были географические карты и грошовый роман, но ни одна из этих вещей не годилась, чтобы в ней спать или чистить ей зубы.

Очень милый старый генерал[iv] во главе и уютный дом, полный гравюр, изображающих Наполеона и его сражения; такие гравюры можно найти во многих домах поблизости.

Нам очень хотелось в этой поездке попасть ближе к передовым артиллерийским позициям, чем нам позволили зайти предварительно. Сам генерал, обремененный годами и весом, по-видимому был больше расположен к тому, чтобы остаться дома и управлять операциями своего повара, а не сопровождать нас, но отрядил вместо себя своего начальника штаба и снабдил нас лошадьми и казачьим конвоев, под условием, что мы не пойдем к дальним батареям засветло.

Перекусив, сели на казачьих пони и поехали к штабу дивизии при продолжавшемся буране – но у меня был прекрасный проворный конек и мне удалось сохранить тепло. Сильная стрельба продолжалась вдали, и мы ехали хорошей рысью, обрадованные возможностью более энергичного моциона, чем «езда на автомобиле».

В четыре мы добрались до артиллерийского штаба, где нам сказали, что мы не можем идти дальше, пока немного не стемнеет, поскольку немцы – как нам было слышно – обстреливали наш путь. Однако в конце концов мы уехали и засветло достигли ближайшей батареи. Тут командир части загорелся желанием дать несколько залпов в нашу честь, но так как возникли определенные сомнения в практической пользе такой стрельбы и мы с Лагишем были больше склонны беречь боеприпасы русских, чем, по-видимому, сами русские, – мы убедили его пропустить этот «номер программы». Итак, мы поехали дальше в сумерках; наконец наш конвой остановился и всем нам велели спешиться и идти пешком. Было уже достаточно темно. Мы прошли через долгий густой сосновый лес, миновав несколько батарей по дороге – отлично расположенных и, как говорят, выполняющих хорошую работу – до линий пехотных окопов около 5 футов 6 дюймов глубиной в песчаной почве, в которой было легко копать. Здесь все мы пошли «ползком», как кролики.

Все это время стрельба ослабевала и тишина нарушалась лишь случайными выстрелами русских. Эти выстрелы повторялись так регулярно, что я спросил, не делаются ли они с какой-нибудь особой целью – чтобы сообщить немцам, что русские еще не спят, или что-нибудь в том же духе! – но меня уверили, что это лишь «нервные выстрелы» – т. е. стреляют одиночки, которым в долгом напряжении «ночного дозора» мерещится, что кто-то движется к окопам. Я почти склонен сомневаться в этом объяснении, поскольку регулярность интервалов между выстрелами стала очень поразительной – однако резкий холод непроглядной ночи вполне мог так подействовать.

Мы добрались до передовых перебежками под звуки артиллерийских и ружейных выстрелов и зашли в офицерский блиндаж, устроенный очень уютно, с часами и стеклянным окном. Походили немного по окопам, чтобы осмотреться, и некоторое время разговаривали там. Я спросил, предпринимали ли немцы определенные попытки атаковать, и мне сказали, что они и не пытались совсем, и боевые действия в этом районе пока сводятся практически к «артиллерийской дуэли». Боюсь, русские потратили больше боеприпасов, чем немцы, и без особой пользы. Посчитав так тщательно, как было возможно, я получил, что на десять русских очередей приходится одна немецкая. Или немцы отступают и прикрывают свой маневр чем-то наподобие арьергардного боя – или, боюсь, у них более практические взгляды на положение дел; не имея возможности определить местонахождение хорошо замаскированных русских батарей, они решили во всяком случае не тратить заряды ночью впустую. На этой линии поставки идут хорошо, люди в добром здоровье, и потери относительно невелики за тот период, о котором я пишу.

Мы поползли обратно вдоль окопов в темноте совершенно тихо. Внезапно на опушке леса мы обнаружили наших казаков и лошадей, самой черной, самой глухой ночью из всех, виденных мною в Индии, Африке, Египте, Бирме, Канаде и где угодно еще; ни одна звезда не мерцала, чтобы высветить клочок снега. Казак, державший мою лошадь, разглядел меня каким-то образом, и нам пришлось на ощупь искать головы лошадей, чтобы узнать, с какого края седла садиться на них!

Как только мы были в седлах, все лошади инстинктивно придвинулись друг к другу, и мы поехали – группа офицеров и казачьих проводников, больше похожая на выводок куропаток, чем на кроликов, чьим движениям мы подражали в окопах.

Около двух миль наши казаки вели нас безошибочно – единственным ориентиром, который я заметил, были костры, горевшие в глубоких ямах на дальней стороне дороги и которые, как я помнил, располагались треугольником. Еще через одну-две мили даже казаки, зоркие, как североамериканские индейцы, – были озадачены, и мы ждали у поворота дороги, где дружеская «застава» одолжила нам фонарь со свечой и наш передовой казак, прикрепив его к своему стремени, повел нас дальше. Так, при свете свечей (как в ночном переходе Шермана в Атланту[v]) мы торжественно пробирались по лесной тропинке. То и дело лошадь поскальзывалась на льдинках, которые наполовину оттаяли и стали скользкими, и грохот случайного снаряда нарушал тишину.

Наконец мы оказались у гостеприимных дверей старого генерала. Обед, спать легли рано – японский генерал, Уошберн и я в гостиной, где для нас поставили маленькие походные кровати, совершенно теплые сверху, но очень холодные внизу.

Завтрак в 7 и отъезд в штаб пехотного полка – старый замок на попечении медицинской сестры из Красного Креста.

Оттуда мы направились к артиллерийским позициям, где шла обычная дуэль пушек. Мы поползли через лес, держась врассыпную под прикрытием, и в конце концов добрались до обрыва над долиной реки Равка. Наши орудия по всей линии вели частую стрельбу. Нам было хорошо видны немецкие позиции, и то и дело свистела их шрапнель. Я не мо заметить движения во вражеской пехоте, но артиллерийский офицер, командир батареи, у которой я стоял, сказал мне, что в предыдущий день видел крепкую пехотную колонну, двигавшуюся на северо-восток – возможно к Скерневице, который вновь занят немцами.

 

Вторник, 12 января 1915. Варшава

Сегодня началось настоящее «русское». Нам сказали встать совсем рано, чтобы успеть съездить далеко на передовые в другом направлении. Спустился в 8 утра и слонялся до 11, а автомобили и не думали появляться. Мы терпеливо ждали до 11.30, когда штабной офицер предложил позавтракать.

В конце концов мы выехали в 12 – куда как поздно. Началась холодная оттепель, но солнце выглянуло, и мы путешествовали в океанах грязи к штабу командующего. Мы высадились в болото и были вынуждены послать сообщение, чтобы нам позволили идти дальше. В ожидании мы наблюдали, как русские обстреливают немецкий аэроплан, паривший в небе высоко над нами, но нам были видны только небольшие белые клубы дыма от шрапнели, и немецкий аэроплан улетел, к сожалению, невредимым.

К нам присоединился штабной офицер, и мы пошли к следующей батарее. И от него, и от его карты, по-видимому, было мало толку, поэтому мы пробрались по звукам стрельбы через лес и поле и вышли к дому, где снаряд сжег сарай и конюшни, и лежали тела двадцати или тридцати лошадей, которых, очевидно, поймали благодаря их путам. Между тем артиллерийский огонь участился – вроде финального салюта перед наступлением темноты, когда обе стороны в основном немного ослабляли огонь для ужина – пулеметная стрельба, небольшая пехотная и затем тишина в то время как вдали виднелось зарево горящих домов в городе. Немцы всегда делают ночью один-два выстрела, чтобы потревожить пехоту и дать им шанс.

Ненадолго остановились опять у одной из батарей, где люди отдыхали после дневной работы. По мере того, как темнело, все больше огней становились видны вдали. Уже становилось поздно, и так как нас ждал долгий путь домой, мы проехали по морям грязи около полутора миль и вернулись назад в Варшаву и дальше в штаб, в который добрались поздней ночью 13-го.

(Описанное выше рассказывает о путешествиях, сделанных нами из штаба).

 

13 января 1915

Наша линия инспекции 10-го прошла от Гродица к Вола Пекосене и оттуда к Ерусал-Паплин; а 11-го к Оссе – где после посещения артиллерийских позиций, описанных выше, мы двинулись к поддерживающей пехоте. Здесь полковник, артиллерийским огнем «выбитый» из его первого помещения, перебрался в меньший домик – снаряд прошел через другой дом, убил двух человек и остановился в его доме.

Здесь прекрасная местность, более рельефная и лесистая. Отсюда русская линия обороны сворачивает на юго-восток к Новениасто.

Затем поехали в штаб армии в Гродице, где мы поговорили с несколькими пленными немцами, которые сказали, что они из 18 полка 20-го резервного армейского корпуса и служат с середины августа; они глубоко убеждены, что возьмут Варшаву, и, несмотря на свой худой и жалкий вид, по-видимому, совершенно счастливы будущим успехом своей армии. Однако их поведение и готовые ответы создавали впечатление, что люди были предупреждены о том, чтобы в случае плена следить за своей речью.

Получили двигатель для нашего автомобиля и приехали в Варшаву около 9 вечера.

 

24 января 1915

Вновь встал вопрос о русском содействии в дарданелльском деле, и у меня была долгая беседа с Великим Князем и князем Кудашевым.

Великий Князь сказал мне, что положение на Кавказе значительно улучшилось благодаря русским успехам, подчеркнул, что он не предлагал методов, с помощью которых мы могли оказать помощь, оттянув турок с этого театра, и никогда не гарантировал никакого русского содействия, хотя они, разумеется, с радостью предоставят его, если представится возможность.

Русский генеральный штаб указал на то, что Черноморский флот ввиду задержки строительства дредноутов, недостатка эсминцев и отсутствия новейших субмарин, только равен турецкому (включая, конечно, «Гебен» и «Бреслау»). Даже и это равенство будет достигнуто только когда все подразделения работают вместе, и отсутствие одного или двух из них сразу нарушит равновесие в пользу турок. Корабли так устроены, что могут вместить лишь четырехдневный запас угля. Погрузка угля на море чрезвычайно усложняется плохой погодой и бурями, которые случаются зимой на Черном море. Ближайшая угольная база находится в 24 часах плавания от входа в Босфор. Как ни велико их желание поддержать Британский флот, у них связаны руки.

Сила турецких батарей, прикрывающих Босфор, обусловлена числом и калибром их орудий по сравнению с орудиями русского флота, такова, что оставляет очень мало надежды на успех последнего. Что до военного содействия со стороны России, то есть самой действенной помощи, которую она может оказать Союзным силам – после формирования Дарданелл, – это можно обеспечить лишь используя ее войска, занятые на основном театре, путем перевода с него по меньшей мере двух артиллерийских корпусов.

Относительно Кавказа – турок нельзя разгромить окончательно, и даже взятие Эрзерума не решит этот вопрос.

Усиление черноморских военно-морских сил с помощью добавления дредноута «Императрица Мария» и новейших эсминцев и подводных лодок может быть выполнено только к маю.

Великий Князь особенно подчеркнул важность действий против Турции для Союзного дела, поскольку поражение этой страны, конечно, произведет самое яркое впечатление на Балканах.

Он не может обещать ни военно-морской, ни военной поддержки, но, разумеется, приложит все усилия, если представится возможность, чтобы увеличить силу Союзников.

(N.B. В конце концов, конечно, выяснилось, что Россия, вследствие нагромождения трудностей, не может оказать помощь на этом театре).

[i] Генерального штаба полковник Муханов

[ii] Стэнли Уошберн (Washburn) – военный корреспондент, был таковым еще во время русско-японской войны и тогда еще его однажды поймали русские, которые хотели его расстрелять как шпиона. Русские чиновники искали улики чтобы его посадить. (The New York Times, 1907, May 11).

[iii] Владимир Васильевич Смирнов (1849-1918) – русский генерал, с 5 декабря 1914 по 8 апреля 1917 г. командующий 2-й армией. В 1918 г. расстрелян в Пятигорске вместе с ген. Рузским.

[iv] Плешков?

[v] Ночной Шермановский «Марш к морю» — глубокий рейд армии северян под командованием генерала У. Шермана во время Гражданской войны в США в тыл Конфедерации с выходом к Атлантическому океану (1864), в результате которого войска южан были расколоты и Конфедерация потерпела окончательное военное поражение.

Уильям Текумсе Шерман (Sherman) (1820-1891) – американский генерал и писатель. В 1864 г. во время Гражданской войны в США армия северян под его командованием сделала глубокий рейд в тыл Конфедерации, названный «Маршем к морю».

Марш (300 миль или 480 км) начался 15 ноября 1864 г.